Неточные совпадения
Она быстро
оделась, сошла вниз и решительными шагами вошла
в гостиную, где, по обыкновению, ожидал ее кофе и Сережа с гувернанткой. Сережа, весь
в белом, стоял у стола под зеркалом и, согнувшись спиной и головой, с выражением напряженного внимания, которое она знала
в нем и которым он был похож на отца, что-то делал с цветами, которые он принес.
Он поскорей звонит. Вбегает
К нему слуга француз Гильо,
Халат и туфли предлагает
И подает ему
белье.
Спешит Онегин
одеваться,
Слуге велит приготовляться
С ним вместе ехать и с собой
Взять также ящик боевой.
Готовы санки беговые.
Он сел, на мельницу летит.
Примчались. Он слуге велит
Лепажа стволы роковые
Нести за ним, а лошадям
Отъехать
в поле к двум дубкам.
Карл Иваныч
одевался в другой комнате, и через классную пронесли к нему синий фрак и еще какие-то
белые принадлежности. У двери, которая вела вниз, послышался голос одной из горничных бабушки; я вышел, чтобы узнать, что ей нужно. Она держала на руке туго накрахмаленную манишку и сказала мне, что она принесла ее для Карла Иваныча и что ночь не спала для того, чтобы успеть вымыть ее ко времени. Я взялся передать манишку и спросил, встала ли бабушка.
И, однако ж,
одеваясь, он осмотрел свой костюм тщательнее обыкновенного. Другого платья у него не было, а если б и было, он, быть может, и не надел бы его, — «так, нарочно бы не надел». Но во всяком случае циником и грязною неряхой нельзя оставаться: он не имеет права оскорблять чувства других, тем более что те, другие, сами
в нем нуждаются и сами зовут к себе. Платье свое он тщательно отчистил щеткой.
Белье же было на нем всегда сносное; на этот счет он был особенно чистоплотен.
Он был
в одном
белье,
в халате и
в туфлях и тотчас принялся
одеваться.
Мы
оделись в тропическую форму:
в белое, а потом сознались, что если б остались
в небелом, так не задохлись бы.
Ночью, перед рассветом, меня разбудил караульный и доложил, что на небе видна «звезда с хвостом». Спать мне не хотелось, и потому я охотно
оделся и вышел из палатки. Чуть светало. Ночной туман исчез, и только на вершине горы Железняк держалось
белое облачко. Прилив был
в полном разгаре. Вода
в море поднялась и затопила значительную часть берега. До восхода солнца было еще далеко, но звезды стали уже меркнуть. На востоке, низко над горизонтом, была видна комета. Она имела длинный хвост.
Но это не мешало ему иметь доступ
в лучшие московские дома, потому что он был щеголь, прекрасно
одевался, держал отличный экипаж, сыпал деньгами, и на пальцах его рук, тонких и безукоризненно
белых, всегда блестело несколько перстней с ценными бриллиантами.
Там сухо и кратко говорилось о том, что расчетная книжка имеется
в двух экземплярах, из которых один хранится у хозяйки, а другой у проститутки, что
в обе книжки заносятся все приходы и расходы, что по уговору проститутка получает стол, квартиру, отопление, освещение, постельное
белье, баню и прочее и за это выплачивает хозяйке никак не более двух третей своего заработка, из остальных же денег она обязана
одеваться чисто и прилично, имея не менее двух выходных платьев.
Но когда зажгли огни и младшая экономка Зося постучала ей
в дверь со словами: «Барышня,
одеваться!..
В залу!» — она быстро умылась,
оделась, припудрила синяк, замазала царапину
белилами и розовой пудрой и вышла
в залу, жалкая, но гордая, избитая, но с глазами, горевшими нестерпимым озлоблением и нечеловеческой красотой.
— Ты видишь эти
белые пятна? Это — сифилис, Коля! Понимаешь — сифилис
в самой страшной, самой тяжелой степени. Теперь
одевайся и благодари бога.
Один раз, поздно вечером, он,
в черном фраке и
белом жилете, вошел
в гостиную с тем, чтобы взять с собой на бал Володю, который
в это время
одевался в своей комнате. Бабушка
в спальне дожидалась, чтобы Володя пришел показаться ей (она имела привычку перед каждым балом призывать его к себе, благословлять, осматривать и давать наставления).
В зале, освещенной только одной лампой, Мими с Катенькой ходила взад и вперед, а Любочка сидела за роялем и твердила второй концерт Фильда, любимую пьесу maman.
Герой мой
оделся франтом и, сев
в покойный возок, поехал
в собрание. Устроено оно было
в трактирном заведении города; главная танцевальная зала была довольно большая и холодноватая; музыка стояла
в передней и, когда Вихров приехал, играла галоп. У самых дверей его встретил,
в черном фраке,
в белом жилете и во всех своих крестах и медалях, старик Захаревский. Он нарочно на этот раз взялся быть дежурным старшиной.
Когда молодой человек этот стал переодеваться, то на нем оказалось превосходнейшее
белье (он очень был любим одной своею пожилой теткой); потом, когда он
оделся в костюм, набелился и нарумянился, подвел себе жженою пробкою усики, то из него вышел совершеннейший красавчик.
Возьми да и
оденься он
в белую простыню; дал, знаете, стряпке управительской три целковых, чтоб пропустила куда ему нужно да и пошел ночью
в горницу к обвиненному.
Он имеет хорошие материальные средства, живет
в удобной квартире, держит собственный экипаж, ходит
в безукоризненном
белье и
одевается у лучшего портного.
Сам он
оделся в новый свой вицмундир,
в белый с светлыми форменными пуговицами жилет и
белый галстук — костюм, который он обыкновенно надевал, причащаясь и к обедне светлого христова воскресенья.
— Сейчас я
оденусь, — прибавил он, выходя
в другую комнату, несмотря на то, что и
в своей комнате был хорошо одет —
в новом сюртуке и
белом жилете.
Между тем
в Людмиле была страсть к щеголеватости во всем:
в туалете,
в белье,
в убранстве комнаты; тогда как Сусанна почти презирала это, и
в ее спальне был только большой образ с лампадкой и довольно жесткий диван, на котором она спала; Муза тоже мало занималась своей комнатой, потому что никогда почти не оставалась
в ней, но,
одевшись, сейчас же сходила вниз, к своему фортепьяно.
Одевались на маскарад Варвара и Грушина вместе у Грушиной. Наряд у Грушиной вышел чересчур легок: голые руки и плечи, голая спина, голая грудь, ноги
в легоньких туфельках, без чулок, голые до колен, и легкая одежда из
белого полотна с красною обшивкою, прямо на голое тело, — одежда коротенькая, но зато широкая, со множеством складок. Варвара сказала, ухмыляясь...
Одеться было делом одной минуты. Я торопился точно на пожар, а Любочка и не думала уходить. Она сидела по-прежнему на лавочке,
в прежней убитой позе.
Белая ночь придавала ее бледному лицу какой-то нехороший пепельный оттенок.
Получив жалованье, лохматые кубовщики тотчас же отправляются на рынок, закупают
белье, одежонку, обувь — и прямо,
одевшись на рынке, отправляются
в Будилов трактир и по другим кабакам, пропивают сначала деньги, а потом спускают платье и
в «сменке до седьмого колена» попадают под шары и приводятся на другой день полицейскими на завод, где контора уплачивает тайную мзду квартальному за удостоверение беспаспортных.
Даша встала
в одиннадцать часов и
оделась сама, не покликав m-me Бюжар вовсе. На Доре было вчерашнее ее
белое кисейное платье, подпоясанное широкою коричневою лентою. К ней очень шел этот простой и легкий наряд.
Одевался он всегда очень строго и опрятно
в один и тот же костюм: довольно длинный суконный сюртук цвета bleu de Pruss, [Темно-синего прусского (франц.)]
белый жилет, по которому шел бисерный часовой снурок с брелоком из оправленного
в червонное золото дымчатого топаза с вензелем моего деда.
Подколесин (
одеваясь перед зеркалом).Я думаю, однако ж, что нужно бы
в белом жилете.
Такое позволение, как видно, очень обрадовало Миклакова; он несколько раз и с улыбкою на губах перечитал письмецо княгини и часов с семи принялся
одеваться: надев прежде всего
белую крахмальную рубашку, он почувствовал какую-то свежесть во всем теле; новый черный сюртучок, благодаря шелковой подкладке
в рукавах, необыкновенно свободно шмыгнул у него по рукам; даже самая грудь его, одетая уже не
в грязную цветную жилетку, а
в черную, изящно отороченную ленточкой, стала как бы дышать большим благородством; словом,
в этом костюме Миклаков помолодел по крайней мере лет на десять.
Перед балом
в Дворянском собрании Бегушев был
в сильном волнении. «Ну, как Домна Осиповна не будет?» — задавал он себе вопрос и почти
в ужас приходил от этой мысли.
Одеваться на бал Бегушев начал часов с семи, и нельзя умолчать, что к туалету своему приложил сильное и давно им оставленное старание: он надел превосходное парижское
белье, лондонский фрак и даже слегка надушился какими-то тончайшими духами. Графу Хвостикову Бегушев объявил, чтобы тот непременно был готов к половине девятого.
Она
оделась, но прежде забежала к Зине, чтоб сообщить ей,
в главных чертах, свое решение и некоторые инструкции. Но Зина не могла ее слушать. Она лежала
в постели, лицом
в подушках; она обливалась слезами и рвала свои длинные, чудные волосы своими
белыми руками, обнаженными до локтей. Изредка вздрагивала она, как будто холод
в одно мгновение проходил по всем ее членам. Марья Александровна начала было говорить, но Зина не подняла даже и головы.
Дьякон встал,
оделся, взял свою толстую суковатую палку и тихо вышел из дому. Было темно, и дьякон
в первые минуты, когда пошел по улице, не видел даже своей
белой палки; на небе не было ни одной звезды, и походило на то, что опять будет дождь. Пахло мокрым песком и морем.
— Так… а все-таки — может быть, хорошо все знать. — Поп, улыбаясь, смотрел, как я гневно
одеваюсь, как тороплюсь обуться. Только теперь, немного успокаиваясь, я заметил, что эти вещи — куртка, брюки, сапоги и
белье — были хотя скромного покроя, но прекрасного качества, и,
одеваясь, я чувствовал себя, как рука
в теплой мыльной пене.
Во-первых, девочка была богиней: на ней был фантастический наряд из перемятой кисеи и рыжего плиса; все это было украшено гирляндами коленкоровых цветов, позументом и блестками; а на ее высоком
белом лбу лежала блестящая медная диадема, придававшая что-то трагическое этому бледному профилю, напоминавшему длинный профиль Рашели, когда эта пламенная еврейка
одевалась в костюм Федры.
Пока он ел и отдыхал, прошел час, драгоценный час; восток
белел неприметно; и уже дальние края туманных облаков начинали
одеваться в утреннюю свою парчевую одежду, когда Юрий, обремененный ношею съестных припасов, собирался выдти из гостеприимной хаты; вдруг раздался на улице конский топот, и кто-то проскакал мимо окон; Юрий побледнел, уронил мешок и значительно взглянул на остолбеневшую хозяйку… она подбежала к окну, всплеснула руками, и простодушное загорелое лицо ее изобразило ужас.
В целом доме происходило общее, хотя не суетливое, охорашиванье, принаряживанье, так сказать: чище мели комнаты, старательнее снимали с потолков паутины, чище стирали пыль с мебели красного дерева, натертой воском; опрятнее
одевались лакеи и горничные; подсвечники и люстры были вымыты, намазаны чем-то
белым и потом вычищены.
Жила-была
в зеленом лесу прехорошенькая белочка, и все ее любили. И летом белочка была рыженькая, а зимою, когда вокруг все
белело, и она
одевалась во все
белое — такая модница и раскрасавица! И зубки у белочки были беленькие, остренькие, чудесные грызуночки, коловшие орехи, как щипцами. Но, к несчастью, белочка была благоразумна, — да, да, благоразумна! — и вот что из этого вышло, какое горе, какое несчастье:
в зеленом лесу до сих пор все плачут, когда вспоминают эту печальную историю.
Слышит Дуня — смолкли песни
в сионской горнице. Слышит — по обеим сторонам кладовой раздаются неясные голоса, с одной — мужские, с другой — женские. Это Божьи люди
в одевальных комнатах снимают «
белые ризы» и
одеваются в обычную одежду. Еще прошло несколько времени, голоса стихли, послышался топот, с каждой минутой слышался он тише и тише. К ужину, значит, пошли. Ждет Дуня. Замирает у ней сердце — вот он скоро придет, вот она узнает тайну, что так сильно раздражает ее любопытство.
На другой день я не хотел рано будить своих спутников, но, когда я стал
одеваться, проснулся Глегола и пожелал итти со мною. Стараясь не шуметь, мы взяли свои ружья и тихонько вышли из палатки. День обещал быть солнечным и морозным. По бледному небу протянулись высокие серебристо-белые перистые облака. Казалось, будто от холода воздух уплотнился и приобрел неподвижность.
В лесу звонко щелкали озябшие деревья. Дым от костров, точно туман, протянулся полосами и повис над землей.
Она уже
оделась по-зимнему
в пепельно-серые тона, за исключением головы и шеи, украшенных снежно-белыми перьями.
Я
оделся и минуты через две вышел из барака. Ананьев и студент, оба
в нижнем
белье и босые, что-то горячо и нетерпеливо объясняли мужику, который стоял перед ними без шапки и о кнутом
в руке и, по-видимому, не понимал их. На лицах обоих была написана самая будничная забота.
Через полчаса на паперть выходили выпускные
в воздушных
белых платьях,
в сопровождении родных и помогавших им
одеваться воспитанниц других классов. Они заходили на минутку
в церковь, а затем по парадной лестнице спускались
в швейцарскую.
Катя встала, на голое тело надела легкое платье из чадры и босиком вышла
в сад. Тихо было и сухо, мягкий воздух ласково приникал к голым рукам и плечам. Как тихо! Как тихо!.. Месяц закрылся небольшим облачком, долина
оделась сумраком, а горы кругом светились голубовато-серебристым светом. Вдали ярко
забелела стена дачи, — одной, потом другой. Опять осветилась долина и засияла тем же сухим, серебристым светом, а тень уходила через горы вдаль.
В черных кустах сирени трещали сверчки.
Миндальные деревья, как повенчанные невесты, медленно сбрасывали свой воздушно-белый наряд и
одевались в плотные зеленые платья.
Я быстро принялась
одеваться и через полчаса, причесанная и умытая,
в белом полотняном лазаретном халате, точь-в-точь таком же, какой я видела на Ирочке сегодня ночью, входила я
в соседнюю палату. Там, перед дверцей большой печки, на корточках, вся раскрасневшись от огня, сидела Ирочка и поджаривала на огне казенную булку.
И
в те годы я уже не находил там народных головных уборов доброго старого времени, больших
белых чепчиков и остальных частей костюма. Крестьянки — и старые и молодые — носили темные, плоские чепчики и
одевались по-городскому,
в капотцы, с платками и кофточками.
В ложах и креслах чиновно-светский монд, с преобладанием военных, по манере держать себя мало отличался от теперешнего. Бросилось мне
в глаза с верхов, что тогдашние фешенебли, не все, но очень многие,
одевались так: черный фрак, светло-серые панталоны, при черном галстуке и
белом жилете.
Одет он был совершенно по-домашнему, так, как обыкновенно во Франции
одеваются у себя люди работающие, то есть
в короткой вязаной фуфайке, с фуляром вокруг нее, без
белья и, сколько я помню, даже с шапкой на голове, тоже по типичной французской привычке.
Начать с того, когда я решилась ехать, вопрос: как
одеться? — остановил меня. Если там все будут одни мужчины, надо надеть темное платье, даже черное. Недурно показать полное презрение к замарашкам-сочинителям. Да и потом, явитесь вы
в хорошеньком туалете и вдруг ни один из этих уродов не догадается даже надеть
белый галстук? А если там будут и женщины? Я очень волновалась.